Вроде бы не нашла ее стихов в сообществе. Но если вдруг пропустила, то все равно читайте, она мне нравится
***
Так стреляй, пока живо,
Куй, пока горячо.
И глаза даже - видишь, дамасские, словно сталь.
Я сейчас заведенная, быстрая как волчок.
Я - стеклянные брызги, невыставленный хрусталь.
Так стреляй, пока живо,
Какого ты черта встал?
Видишь, все что горит во мне - правильно и светло.
Видишь, сколько того, что не может гореть вообще.
Все что есть теперь - пусть обратится трухой, золой,
Ибо боль - это лишь неизменность во мне вещей.
Так сожги, что сгорает, а что не горит - разбей,
Хоть руками, хоть выстрелом,
Если сумеешь - криком.
Я фарфор, для которого больно остаться целым.
Так стреляй, пока это не стало казаться диким,
И не стало казаться - средство не стоит целей.
Я на коже почувствую взгляд твоего прицела.
***
попробовать ещё
***
Я тут, видишь ли, встала в четыре часа утра.
Мне не хочется спать, а обычно - наоборот.
Я беру Достоевского, Библию и Коран,
Собираюсь читать, но внезапно приходит кот.
Мой придуманный кот постоянно меняет цвет.
Он крадет мою трубку и курит ее взатяг.
Каждый раз он приносит кусочки чужих планет,
Говорит, что на каждой оставил своих котят.
Мой придуманный кот залезает ко мне в кровать.
Он становится серым и лезет ко мне под бок,
Я беру Достоевского, кот пролистнет Коран,
И насмешливо скажет: "Мухаммед не так уж плох".
Поднимается солнце, я делаю шоколад.
Мой придуманный кот уплывет кораблем в Алжир,
А оттуда по воздуху в солнечный Ашхабад,
И в дождливый, затерянный в серых холмах Чешир.
Ты приедешь сегодня, истрепанный, как всегда.
Побредешь по перрону, не сдерживая зевок.
Ты настолько похож на придуманного кота,
Что мне кажется - я не в праве любить его.
***
Ты хотел же стихов? Так пожалуйста, получай.
Строчки пачкают лист, как пролитый невкусный чай.
Я хотела писать о свободе и о войне,
А приходится только о том, что горит во мне.
Я хотела писать об обычных простых вещах,
О великом искусстве сочувствовать и прощать.
И том, что приду к тебе, через огонь и дождь.
А выходит, мой друг, что ты вовсе меня не ждешь.
И придется писать не о небе, большом и чистом,
А о том, что друзья начинают любить нацистов,
И о многом таком. Не умею, но научусь,
Только я не хочу, понимаешь ты, не хочу.
Я довольно писала о, тех, кто забыл про дружбу,
Кто на все "приходи" неизменно твердил "Не нужно",
Но однажды сама позабыла к тебе прийти.
И теперь я пишу, потому что чертовски больно.
Наша дружба течет сквозь разбитые пальцы солью.
Ну прости меня.
Ну прости.
***
Авель был скотоводом. Не строил себе жилье.
Только бойню для буйволов, чтобы не есть живьем.
Он играл на свирели, а в прочем - хранил молчание.
И стада отзывались и слушались и мычали.
Каин был земледельцем. Он пел, за сохой идя.
Он был первым, рожденным на этой земле. "Дитя, -
Говорили родители - Боженька добр ко всем,
Он услышит тебя, и обратно возьмет в Эдем".
Каин пел и молился, усталый, и сквозь печаль.
Каждый день в черной пашне молился, а Он молчал.
Каин пел неумело, и голос срывался в дрожь.
Но молчала земля под ногами, молчала рожь.
Говорили родители - Отче ответит в срок.
Уходил утром Авель по пыли степных дорог,
В час, когда проливается первая кровь зари,
И на брата смотрел. И не слова не говорил.
Авель думал про брата, что тот, словно бык - смешон.
Ну пахал и пахал бы, не лез к Нему на рожон.
Ну чего ты там выпросишь, раз на земле рожден.
Каин чувствовал - брат холоднее речных ундин.
Каин чувствовал, как остается совсем один.
Время первой жертвы пришло на конец весны.
Запах сладкой пыльцы жег глаза и дурманил сны.
Десять черных голов первородных вознес на алтарь пастух,
И молчал на ворчание брата, что хватит двух.
Бог забрал его жертву, небесным огнем сметя.
Каин нес на алтарь черный хлеб. "Ну давай, Дитя".
Говорили родители тихо, сквозь зной и чад.
Каин ждал с неба пламени божьего. Он - молчал.
"Авель, в чем я не прав, что я сделал опять не так?
Я люблю Его, я никому на земле не враг.
Я ни разу не трогал ни яблока, ни меча.
Почему он не взял мою жертву?" Но брат молчал.
Каин выискал в мусоре где-то у бойни рог.
Каин был угнетен, ошарашен и одинок.
"Если мне не соврали - Ты твари любой отец,
Может быть хоть сейчас Ты ответишь мне наконец!
Может брат хоть на что-то ответит мне наконец..."
Каин вышел в поля. Шел он, ног своих не щадя.
И в полях заколол божье чадо. Его дитя.
И блестел от крови самый первый клинок. Он жал
Брату руку, он плакал и он кричал,
Только Авель молчал, умирая.